— Четыре тысячи за вечер — как тебе такое, ха? — шлёпнув ладонью по барной стойке, Хелен взгромоздилась на высокий круглый стул с розовой, в цвет вырвиглазной обстановке заведения, обивкой. Перевалившись через столешницу, она ловко запустила руку куда-то под неё и выудила между рядами посуды и прочих мелочей пачку сигарет, оставленную там в качестве маленькой заначки, и довольная плюхнулась обратно на своё место.
Усатый бармен этих повадок, конечно же, не одобрял, и каждый раз, как и сейчас, смотрел на неё с немым осуждением, читающемся в каждом покачивании головы, но Хелен отвечала улыбкой беззаботной, невозмутимой и ни капли не смущённой: если бы он действительно хотел ей возразить, он сделал бы это уже давно. Возможно, перечить даме ему не позволяла его благовоспитанность, о наличии которой кричал весь его вид, а может, он уже с первых дней усёк, что эту женщину опасно учить жизни. В последний раз, когда кто-то решил испытывать её терпение, она перевернула стол в гримёрке, а вместе с ним и все бесчисленные тюбики и баночки, опрометчиво оставленные работницами кабаре. Больше с советами к МакКорриган никто не лез.
— Развела его на самый дорогой виски в меню, — смеясь, женщина закусила вытянутую из пачки сигарету и, пару раз щёлкнув зажигалкой, сделала первую глубокую затяжку. Железная крышка звякнула, закрываясь, и поблёскивающая сталью zippo отправилась обратно в задний карман. — Ну и кто ещё, скажи мне, может так?
Не то, чтобы Хелен действительно ждала ответа: все, включая её саму, и без того знали, что, несмотря на свой взбалмошный импульсивный характер, в качестве хостесс она показывала себя весьма неплохо, возможно, лучше, чем любой другой ей предшественник на этой должности. Гости любили приходить к ней, любили пускать на свой диван экзотическую красотку с синими волосами и шотландским акцентом, которая становилась тем обаятельнее, чем дороже оказывался заказ её гостей. Все, кто искали с ней интима, после парочки пережатых до недельной боли яиц больше никогда не пытались лезть к ней под одежду, но для тех, кто знал в этом деле меру, Хелен была очаровательно любезна. Что-то позволяла, что-то пресекала, останавливая прокатывающуюся по колену руку деликатно, но так, чтобы опасность чувствовалась на самом кончике языка.
За этой опасностью к ней, видимо, и приходили. За опасностью, а Хелен — за триумфом.
Ей нравилась эта работа, пускай и не было в ней той привычной атмосферы враждебности, витающей над головой и застревающей в ноздрях, не было сырой земли и грязных подвалов, больше похожих на притон, где частенько сходились в стихийной драке целые толпы. Тихая работёнка, спокойная работёнка, но не менее увлекательная. Здесь тоже был свой вызов, свои победы и поражения, и в том, каков её улов будет сегодня, крылось главное веселье. Удастся или нет? Насколько дорогим с ней станет этот вечер? Какие истории расскажут ей сегодня и не придётся ли заламывать чужие руки, тыча непомерно наглых мужчин лбами в чёрные низкие столы?
Плеснут ли ей сегодня хоть чего-то стоящего, или МакКорриган так и будет давиться дешёвым пойлом, обильно разбавляемым водой, чтобы не захмелеть?
— Налей мне из бутылки, которую он оставил, — выдохнув широкое сизого дыма, Хелен стряхнула пепел в пододвинутую ей пепельницу.
— Тебе разве не хватило за вечер? — недоумённо изогнув бровь, с сомнением спросил бармен. Ведь на его глазах женщина лихо опрокидывала в себя стакан за стаканом, будто хлестала простую воду. — К тому же, это бутылка гостя. Мы оставляем её нетронутой до следующего прихода.
— Пить с гостем и делать вид, что пьёшь, — это разные вещи, — изрекла МакКорриган наставительно. — За вечер я сделала от силы два глотка, а изображать, что он мне интересен, — то ещё испытание. Налей, одного стакана он не заметит.
А если всё сложится удачно, Хелен даже удастся убедить его в том, что с прошлого раза не осталось ничего, кроме приятных воспоминаний. Так что — заказывай по-новой!
Ведьма как раз потягивала свой победный напиток глоток за глотком, когда неподалёку за её спиной послышался скрип деревянной ножки, проехавшейся по шахматной плитке. Не отрывая стакана от губ, Хелен нахмурилась и крутанулась на стуле, ища источник резанувшего уши звука. И каково же было её удивление, когда она обнаружила, что скрипнувший стол поехал по гладкому полу следом за гостем, пытавшимся через него дотянуться до девушки, всем своим видом демонстрирующей, что ей подобное общение категорически претит. Дерьмовая ситуация, но, к сожалению, нередкая: напившись в стельку, их посетители  частенько позволяли себе лишнего в отношении персонала или других гостей. Тем омерзительнее становилось от того, что половина из них стройным шагом отправится наутро в Шибусен, чтобы снова с умным видом талдычить о сраных благодетелях и о том, как важно юным Повелителям выкашивать кишинов и ведьм, так яростно ими ненавидимых.
Что за погань.
С громким стуком поставив опустошённый стакан на стойку, Хелен сделала ещё одну протяжную затяжку, выпустила тонкую струйку дыма между губ и смяла сигарету, вдавив её в пепельницу. Пришла пора поведать кое-что об этом заведении.
Закатывать рукава чёрного жакета ей не пришлось: они и так едва закрывали локти, так что запачкать их она не рисковала. Светлая майка с каким-то глупым принтом, такие же тёмные, как жакет, брюки, заправленные в свободные полусапоги: ничто в одетой почти по форме Хелен не могло внушать угрозы, кроме взгляда, голоса и всего того, что крылось за её наружностью.
— Катись отсюда к чёрту, пока ещё можешь ходить.
Ничто, кроме силы, скрытой в руке, упавшей мужчине на плечо, и львиного рыка, прорезавшегося в голосе, когда она, наклонившись, вкрадчиво произнесла то, что от неё в этой ситуации ожидали, наверное, меньше всего.
— Она моя.

Отредактировано Helen McKorrigan (2018-02-16 19:05:37)